• Жизнь
  • Каждому суждена своя боль

Каждому суждена своя боль

Я не могу вспомнить больше ни одной истории из своей жизни, которая бы настолько глубоко меня поразила. Нет, не просто поразила, а по-настоящему ввергла в состояние шока, выдернула с корнем из моей благополучной жизни, в которой мне уже никогда не прорасти милым теплолюбивым растеньицем, не ведающим о существовании на земле огромной человеческой боли…

Десять лет назад наша семья переехала из общежития в съемную меблированную квартиру на окраине города. Денег у нас в избытке не водилось, поэтому на грузчиках решили сэкономить: таскали баулы сами. Устали страшно. Но вот уже последняя ходка. Водрузив на голову гигантский тюк с одеялами, я, как муравей-трудяга, не разбирая перед собой дороги, несла свою ношу. Сзади семенил муж Серега – он тащил телевизор, одновременно кряхтя, посапывая и читая мне гневную нотацию о неразумности перемещения хрупкой женщиной тяжелых грузов. Я хотела ему объяснить, что тюк скорее громоздкий, чем тяжелый, но не успела: не нащупавшая ступеньку нога просто не дала мне этого сделать…

С несчастным лицом и разодранными в кровь коленками я сидела на грязном полу лестничной площадки, рядом суетился взволнованный муж и ревел белугой от страха за маму наш сын – 5-летний Мишка, который судорожно сжимал в руках банку с хомяками. Тут дверь квартиры, находившейся рядом с нашей, резко распахнулась, выпуская на свет божий авантажного, атлетически сложенного мужчину, настоящего Геракла. Я нервно хохотнула: несуразность ситуации заключалась в том, что незнакомец в огромной ручище (прям как у молотобойца) держал за хвостик ягоду клубники и был одет… в милицейскую форму.

– Что тут у вас? – спросил он голосом Левитана, говорящего в пустую металлическую бочку. – Ага, ясненько…

Подполковник (это я успела определить по его погонам) склонился надо мной, источая тонкий аромат дорого парфюма, и осмотрел раны. Поняв, куда направлен мой недоуменный взгляд, он оголил в улыбке белозубый рот, метнул в него не дающую мне покоя ягоду клубники и, бросив на ходу: «Я щас», скрылся за дверью своей квартиры.

Вернулся он быстро. Вата, перекись, зеленка, бинт – и мои ноги будут совсем как новенькие. Сосед «чинил» меня молча, лишь изредка хмыкал, когда я морщилась от боли. Я же была полностью очарована его шармом. Нет, скорее – подавлена. Этого мужчины было очень много, даже тяжело дышать было в его присутствии – что-то хищное, алчное было в его взгляде, что-то непонятное и дикое было в нем самом. Но именно это «что-то» и цепляло, это «что-то» во все века, начиная с сотворения мира, притягивало женщин к таким мужчинам. Это был ходячий образчик мужского идеала, в устном варианте выражавшийся известной фразой: за ним, как за каменной стеной. Думаю, даже мой муж – красивый и статный мужчина – ощутил рядом с ним свою ущербность.

– Что же это вы, господин, – обратился сосед к моему супругу, – свою жену не бережете, тяжести таскать заставляете?

– Так я ж ей говорю, а она сама... – смутился Сергей.

– А-а-а, самостоятельная значит? – подполковник лучезарно улыбнулся и подмигнул моему мужу. – Будем перевоспитывать. Я научу…

Внезапно дверь соседской квартиры с трусливым скрипом отворилась, оттуда выглянула тоненькая блондинка с миловидным личиком, которое портил толстый слой тонального крема:

– Саш, ты скоро? Там сын плачет, навер…

– Закрой дверь, овца тупорылая! – перебив жену на полуслове, истошно заорал подполковник.

Мы с мужем удивленно переглянулись (благо, Мишка не слышит, он потащил хомяков знакомиться с новой квартирой). Черт меня дернул посмотреть соседу в глаза – на меня немигающим взглядом василиска пялилось хищное, мерзкое животное. Трусишка-страх поселился где-то между лопаток и щекотал меня своим дрожащим хвостиком. Наконец совладав с собой, подполковник молниеносно эволюционировал от животного до человека и натянул на морду фирменный белозубый оскал.

– Прошу прощения. Нервы. – сказал он. – Работа у меня, сами понимаете какая… Вот и не сдерживаюсь…

* * *

Несколько дней мы с мужем разбирали вещи, стараясь не касаться неприятной для нас темы. О том, что творилось в семье наших соседей, можно было только догадываться: каждый вечер детский плач, женские вскрики, звуки ударов, разговоры на повышенных тонах. Мне было противно и гадко на душе. Гадко оттого, что так обманулась в человеке, «поплыла» от его фальшивого обаяния. Для меня – тепличного растения, выросшего в родительской любви и взлелеянного их лаской, – такое отношение к женщине было сродни акту вандализма. Меня никогда ни то что не били, но даже не повышали голоса, ни отец, ни муж, – и такая голая, ничем не прикрытая жестокость стала для меня культурным шоком. Но, как выяснилось, это были только цветочки, и мне еще предстояло почувствовать себя настоящей инопланетянкой, космический корабль которой, потерпев крушение, рухнул на враждебную планету.

Утром я отвела Мишку в садик. Когда возвращалась, у подъезда меня окликнула цепкоглазая бабулька-соседка. Вальяжно сидя на лавочке, она лузгала семечки и аккуратно сплевывала шелуху в бумажный кулечек.

– Так это ты, деточка, стало быть, через стенку с изувером живешь?

Догадавшись, кого бабуля окрестила изувером, я ответила утвердительно.

– Вы, главное, не вмешивайтесь в их отношения. Как говорится, в каждой избушке – свои погремушки. – важно сказала соседка, – Ленка, жена его, сама виновата. Терпит, дура, этого борова, а он пинает ее каждый день, как дырявое ведро. Это сейчас он притих, а вот как нажрется – ой, что будет! Дите ихнее жалко – мальцу два года всего, а нервы уже ни к черту. Оно и понятно, такого насмотрелся… Этот кнур ведь Ленку и ломал, и резал, а однажды даже рот ей порвал, чтоб не кричала. Ты думаешь, чего у ней лицо так густо намазано? Шрамы она под гримом прячет.

Я оцепенела. Как?! Как такое может быть в наше время?! Это же не средневековье, в конце концов!

– Но почему, – воскликнула я, – почему вы все молчите?! Что он себе…

– Тише, тише, глупенькая. – перебила меня соседка. – Он же ментяра поганый, что ему сделается? У кого погоны – у того и власть. А Ленка у него уже вторая жена. Первая вместе с детьми сбежала куда-то аж заграницу. Не трогайте, вы его, ваша хата с краю. А то жил тут до вас один паренек, вмешался однажды – за Ленку заступиться хотел. Так этот кабан его так отделал, что доктора по запчастям собирали. Мы-то милицию вызвали, когда заваруха эта началась, а что толку? Менты приехали, увидели «своего» и умотали. Поэтому лучше не лезьте к ним, у вас ведь ребенок мал еще. Это я так, предупреждаю на всякий случай…

* * *

К вечеру мне нужно было отправить по электронной почте готовую статью главному редактору (я работала журналистом в районной газете), но писать не получалось. Из головы не шла несчастная женщина, которой по причине малодушия никто не хотел помочь.

Когда муж вернулся с работы, я все ему рассказала, срываясь от негодования на крик.

– Ну почему люди так безразличны? Помнишь, я тебе рассказывала о «синдроме Дженовезе»? Это как одну американку по имени Кити Дженовезе один поддонок забил до смерти на глазах нескольких свидетелей, и ни один из них не посчитал нужным вмешаться. Боюсь, эта история может повториться.

– Почему сразу «синдром Дженовезе»? А если это Стокгольмский синдром? – блеснул эрудицией муж.

Я покопалась в собственной памяти. На одной из полочек нашла необходимое: однажды в Стокгольме рецидивисты захватили заложников и в течение нескольких дней держали их под прицелом автоматов. Но в момент освобождения жертвы пытались помешать полицейским, встав на сторону преступников. Когда же они были посажены за решетку, бывшие жертвы стали просить для них амнистии. Впоследствии двое из рецидивистов стали мужьями своих бывших заложниц.

– Причем здесь Стокгольмский синдром? – фыркнула я. – Подполковник же не рецидивист, а его жена – не заложница!

– Угу, только ты забыла, что Стокгольмский синдром в более широком смысле означает, что жертва насилия со временем испытывает симпатию к агрессору и оправдывает его поступки. А еще существует бытовой Стокгольмский синдром, как говорится: бьет – значит любит…

Я обиделась на мужа и ушла спать. Это ж надо такое придумать, чтоб женщина по собственной воле терпела такие унижения!

* * *

Ночью нас разбудил жуткий вопль. Далее последовал грохот, пьяный ор, мат, детский плач и звуки ударов. Муж не выдержал, услышав слабое, едва доносящееся из-за стены «помогите», и рванул к соседям. Накинув халат, я ломанулась за ним.

В состоянии аффекта муж пытался вышибить бронированные двери. Внезапно они распахнулись. Даже спустя десять лет, эта картина в мельчайших деталях стоит у меня перед глазами: маленькая, худенькая и беззащитная Ленка в нелепой пижаме с рюшами и разбитым лицом лежит на полу прихожей, а в дверях стоит монстр в милицейской форме с окровавленными кулачищами.

Сходу супруг врезал ему прямо в нос. Хлынула кровь.

– Я тебя посажу, сволочь, и коллеги-менты не помогут, – кричал муж, – у меня жена – журналист!

Неожиданно вскочив, Ленка бросилась на плечи Сергею:

– Не бей его, родненький, только не бей, умоляю! Ему же завтра на работу!

Ленка безвольно сползла по Сергею на пол и принялась целовать ему ноги. Сережа поднял недоуменный взгляд, пытаясь что-то сказать. В лицо ему смотрело дуло пистолета.

– Если вы сейчас уберетесь отсюда и спокойно уснете, я прощу тебе твое геройство, – сказал сосед, слизывая текущую из носа кровь.

Мы ушли, но о спокойном сне даже речи не было…

Едва забрезжил рассвет, в нашу дверь позвонили. На пороге стояла Ленка. Ее лицо было густо замазано тональным кремом, но он плохо скрывал сине-багровые кровоподтеки, которые сливались в жуткую маску кровожадного африканского божества Чуку. Я бросилась к ней и обняла ее худенькие плечики:

– Молодец, что пришла. Мы тебе поможем.

Ленка отстранилась, прокашлялась:

 – Нет, вы не понимаете, он хороший и добрый. Это я – дура и неумеха. Но я не за этим к вам пришла. Вы правда журналист? В газете работаете?

– Д-да, – только и смогла выдавить я, впадая в прострацию.

– А я вот всю ночь не спала – стих своему Сашеньке писала, хочу, чтобы опубликовали.

Я машинально взяла сложенный вчетверо тетрадный листик.

– Лен, ну как ты можешь ТАК жить? А? А как же твой сын? Зачем тебе это? Он правда тебя ножом резал? – я засыпала соседку вопросами, не в состоянии адекватно реагировать на происходящее – мой мир рушился на глазах.

Соседка распахнула халат, подняла кверху пижамную блузу и продемонстрировала впалый животик, который уродовал отвратительный шрам. Она странно и горько, очень горько улыбнулась.

– Никому и никогда не испытать чужую боль. Каждому суждена своя. – сказала Ленка напоследок и ушла, хлопнув дверью.

Ее последняя фраза показалась мне знакомой. «Ну конечно! Колин Маккалоу, «Поющие в терновнике»! – наконец вспомнила я одно из любимых произведений своей юности. Я развернула тетрадный лист, исчерченный витиеватыми завитками, и прочитала стихотворение. В другой ситуации оно бы показалось мне смешным, глупым и бездарным, но только не в свете последних событий. Я уже не помню дословно, что там было написано, но суть сводилась к тому, что Ленка любила своего мужа безмерно, готова была терпеть ради него любые муки и даже принять в случае разлуки смерть от собственной руки.

Я зашла в комнату, наткнувшись на укоризненный взгляд супруга: дескать, я был прав, а ты…

* * *

Вечером мы «выгуливали» Мишку на детской площадке. Был выходной, во дворе уйма благодушно настроенных соседей. Идиллия была прервана криком, доносившимся из нашего подъезда. Через минуту оттуда выскочил разъяренный, как вепрь, подполковник с чемоданами, за ним бежала его супруга – заплаканная, босая, в своей нелепой пижаме с рюшами – и жалобно умоляла:

– Сашенька, прости, не уходи от меня! Не бросай!

Она споткнулась на бегу и рухнула на землю, успев ухватиться за ногу мужа. Он продолжал переть, как танк, волоча ее, стонущую от боли, за собой. Потом остановился, пнул и зло прошипел:

– Достали уже твои сопли и слюни, с-с-сука!

Подполковник сел в машину и дал по газам…

Я помогала Ленке подняться. Ее лицо было ужасным: слезы текли по щекам, смывая макияж, обнажая синяки и шрамы по углам рта. Неожиданно Ленка меня с силой оттолкнула:

– Достали вы со своей долбаной жалостью! Не лезьте в мою жизнь!

Она ушла домой в полной тишине, и почему-то ни у кого не возникло желания побежать за ней следом. Соседи продолжали молчать. Минут через пять тишину нарушил звон разбитых стекол – окно Ленкиной спальни резко распахнулось.

Она стояла на подоконнике – худенькая, маленькая, некрасивая. За ее спиной, где-то в комнате, плакал маленький сын.

– Лена, не-е-ет! – только и успела крикнуть я, и Ленка, взмахнув тоненькими руками-веточками, полетела вниз…

Ее распластанное, безжизненное тело было похоже на марионетку, небрежно брошенную в сундук для реквизита, а нелепая пижама с рюшами окрасилась в красный – все это я тоже помню до мельчайших деталей. А еще то, как кровавым сгустком медленно садилось солнце, и испуганно плакал наш Мишка…

Наталия Шалободова
5 5 1 5 1 1 1 1 1 Рейтинг 5.00 (5 голоса(ов))
Добавить комментарий

Cookies помогают нам улучшить наш веб-сайт и подбирать информацию, подходящую конкретно вам. Используя этот веб-сайт, вы соглашаетесь с тем, что мы используем cookies. Если вы не согласны – покиньте этот веб-сайт.
Подробнее Принимаю