«Неудобные»
Когда мы впервые пришли в приют «Милосердный самарянин», там как раз прощались с одним из жильцов. Моросил мелкий дождь. Молодой священник не боится дождя, проповедует долго и с вдохновением.
Лица покойника я не помню, потому что я так и не смогла на него посмотреть. Знаю только, что это был мужчина. Зато я хорошо помню лица тех четырех, что смогли выйти на заупокойную службу. Я боялась перевести взгляд на покойного и увидеть в них что-то общее. Ту же печаль. А может готовность. Покорность. Ожидание.
Ждут здесь в основном Ее. Нас уже не ждут. Ибо мы не приходим. А она – до ужаса пунктуальна.
Их всего 23. Хотя слово «всего» здесь совершенно неуместно. Их аж 23 – ненужных мам, лишних бабушек, неудобных дедушек, забытых сестер и братьев.
Хочу вас познакомить с ними. К сожалению, не со всеми, большинство нельзя «светить», потому что «родным будет неприятно». Вашу ж... Эх!
Это Полина Павловна. Эдакий ресепшен «Милосердного самаритянина». К ней отправляют таких как мы – случайных посетителей-новичков с розовым желанием поговорить с какой-то бабушкой. Потом уже можно пробовать идти дальше, к лежачим и не при памяти.
Полине Павловне 88. Где-то есть внуки. Где-то правнуки играют ее двумя десятками медалей. Эта милая бабушка прошла войну в статусе писаря стрелковой роты, эти руки оставили на Рейхстаге надпись «От Кубани до Берлина».
Уже год как баба Поля не ходит. Атрофия мышц.
Полина Павловна – одна из немногих здесь, кто еще может читать. И пожалуй, это здорово ее спасает. Зачитала до дыр подаренную внучкой книгу «Любви все звания покорны». Мечтает успеть перечитать Дюма «Королева Марго».
Раиса Ивановна после инсульта почти не ходит. Высокое давление, боится упасть где-то посреди улицы. Ей 73.
Ее место – у окна. Для многих здесь окно – единственная связь с миром извне. На вопрос, чего бы хотелось, Раиса Ивановна вздыхает: «Да уж ничего не хочется...» и едва слышно: «Ходить...»
Евдокию Карповну едва видно за одеялами. Да и отбросить их самостоятельно ей уже трудно. Зато еще есть силы отшучиваться от директора Ивана Ивановича, который, как ребенку, поправляет ей платок и говорит, что «пора на ланку».
Бабушке Дуне 95 лет. У нее тонкие худые руки и небесные глаза.
Она плохо слышит, поэтому невпопад делится своим: «Здесь мы' хорошо, дочка, здесь добры люди...» Жмет руку сколько хватает сил и улыбается...
Это Люда. У нее очень теплые глаза, которые улыбаются сквозь грусть. Люде 62. Соседки по комнате сочувственно кивают в ее сторону: «Сыновей похоронила, осталась совсем одна, теперь здесь...» Она говорит тихо, приглашает садиться. Она такая домашняя в этом халате. Эта домашность выделяет ее среди других.
Слишком рано Люда попала сюда, не успев растерять вот эту домашность. Ей бы еще звать ужинать и нарочито хмурясь собирать разбросанные игрушки, но некого, нет чьи... В подарок Люда просила принести ей стаканчик «простого белого мороженого»...
В общем просьбы у жителей «Самарянина» так просты, как у неизбалованного ребенка.
Евдокия Мефодиевна практически не слышит, к глухоте еще не привыкла и часто начинает плакать, стараясь услышать собеседника. Просит принести книги с крупным шрифтом.
Лида скована параличом уже семь лет. Она худая-худая и уставшая. Просит принести лимонад...
Всех у кого есть родные, фотографировать нельзя. Опять же, чтобы лишний раз не тревожить и не огорчать их теми, о ком они пытаются забыть. Одна женщина сказала, что ее сын – депутат где-то в России и вот-вот ее заберет.
Фотографии этой бабушки тоже публиковать нельзя – у нее кто-то есть и этому кому-то будет неприятно... Но я хочу показать вам хотя бы ее улыбку. Эта бабушка ничего не слышит и, как утверждает соседка по комнате «совсем ничего не понимает»... Но посмотрите на эти два фото: первое сделано, когда я только подошла к кровати – бабушка смотрит на меня немного испуганно и настороженно (глаза у нее синие-синие), второе – после того, как я подержала ее за руку...
Эта бабушка понимает больше многих из нас!